Истина

Первое, что в связи со словом «истина» многим приходит на ум, это вопрос: «Что есть истина?». Причем для меня этот вопрос вспоминается, прежде всего, в виде одноименной картины Николая Ге, репродукция которой и название знакомы с детства. Содержание разговора между Иисусом Христом и Понтием Пилатом мне известно не было, и долгие годы взросления мало интересовало – как и вообще библейские сюжеты живописи. Живопись – интересовала, а бесконечные персонажи и их жизнь – нет.


Яркий свет, падающий извне на неровные плитки каменного пола, туника стоящего спиной Пилата и плохо различимый – и из-за качества репродукций тоже – силуэт Христа, стоящего в тени, в полумраке помещения. Контрасты света и тени – это мне было и интересно, и впечатляло эмоционально. А о чем они там говорили, да и было ли это вообще – долгие годы мне было как-то все равно.

Потом был М.А.Булгаков, «Мастер и Маргарита», где я – вместе с миллионами советских читателей, не никогда не читавшими Евангелия – прочитал вот такой ответ персонажа романа по имени Иешуа: «Истина, прежде всего, в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет».
Мне такой ответ понравился: совершенно материалистичная, трезвая реакция без всяких там религиозных фигли-мигли. А вопрос Пилата – «Что есть истина?» – выглядел как высосанный из пальца вопрос дурака, пытающегося выглядеть умно. Потому что нет ничего мудрёного в этом вопросе: истинно то, что не ложно – и всё тут. Если высказывание соответствует действительности – оно истинно, если не соответствует – ложно. Вот и всё и с этим знанием жить не просто можно, а даже вполне комфортно. Если еще добавить, что «практика – критерий истины» – то картина приобретает завершенность.

Ну, а потом… Потом жизнь текла, наполнялась событиями и размышлениями, эмоциями и чувствами. Нет, вопрос «что есть истина» передо мной не вставал. Просто однажды захотелось понять: а что же их мучало-то, о чем был разговор-то? Ну не просто же так и этот вопрос и этот  эпизод из жизни Христа стали такими важными?
Да, не просто так… Как не «просто так» существуют вероучения, прежде всего – иудаизм и христианство. Вне вероучений вопрос «что есть истина» сводится к проблеме логики – хотя бы в том виде, как я сформулировал выше, сопоставляя «истинное» и «ложное». При этом сверх того остается большое пространство для рассуждений о том – что значит «соответствовать действительности» и каковы особенности применения правила «практика критерий истины».  Это не только большое, но и весьма живое пространство науки и философии. Оставаться в этом пространстве, как я уже сказал, – весьма комфортно.

А вот в пространстве вероучений достичь комфорта – и интеллектуального и эмоционального – сложнее. Сам вопрос об «Истине» вырывает вас из пространства логического и формирует неясное недоумение, неопределенный дискомфорт. Предположение о том, что «истина» – то ли некий таинственный объект, то ли какое-то высказывание, то ли некий секрет, который… Который – непонятно что: то ли надо стремиться его узнать, то ли надо, наоборот, осознать, что «секрет есть секрет»…

Жизнь  каждой религии есть борьба за выживание своего вероучения среди прочих «учений». Поэтому в христианстве «истиной» считается собственно сам Иисус Христос: «Аз есмь путь и истина и жизнь» – говорит Иисус. То есть в христианстве, во-первых, утверждается, что есть нечто, являющееся «Истиной». И истина эта – одна, и ее следует искать, к ней стремиться. В стремлении к ней – смысл жизни. На вопрос «что есть Истина» – имеется ответ: это образ бытия Божия воплощенный в личности Христа. Важно и последующее расширение понятия истины: церковь Христа – есть «столп и утверждение истины», и что, наконец – в православии содержится «вся полнота истины».

Вопрос Пилата не об этом, но он в те времена не мог быть ни праздным, ни глупым. Речь могла бы идти о сравнительном анализе разных вероучений. Христианства тогда еще не было (но был живой Христос), были «язычество» Пилата и иудаизм, представителем которого, и, одновременно, критиком, являлся Иисус. А в иудаизме, который, разумеется, задолго до появления Иисуса Христа, сформировал понятие «истины», утверждается, что истина – это заповеди, которые Бог дал людям через Моисея. То есть – истина в иудаизме – это правила, идеи, а не «кто-то». Поэтому претензии Иисуса на особый, «божественный» статус были неприемлемым выпадом против основ иудейского вероучения. Но вряд ли Понтия Пилата интересовали эти внутриеврейские философско-религиозные разногласия. Не в этот спор он встревал, задавая свой вопрос Христу. Он вообще ни в какой спор не встревал, а бросил риторический вопрос, вовсе не ожидая никакого ответа. Причем открыто не стал его дожидаться: развернулся и ушел.
Так – в Евангелии. Иначе – у Булгакова. Булгаковский Иешуа отвечает, а булгаковский Пилат – слушает. Иешуа не просто в своем ответе редуцирует высокий смысл вопроса до уровня бытового, а ясно показывает непричастность Пилата к сокровенному смыслу проблемы, он понимает, что Пилат просто отмахивается от умствования и Иешуа подхватывает эту игру.

Пафос и смысл, наполнившие этот сюжет в последующие века, состоят в том, что не правила и идеи есть истина и не через них  может прийти «спасение» – важнейшая концепция христианства – а через спасительную личность Иисуса Христа, воплощением коего на земле является христианская церковь.

А если все это знать, да еще во все это верить, тогда… Тогда картина Николая Ге, осознаваемая в христианском контексте, пробуждает уже не более или менее трепетное созерцание световых и цветовых контрастов, и даже не восприятие эмоционально наполненных образов персонажей, а вызывает чувство ужаса, непоправимой трагедии человека, который разговаривал с Истиной – но не понял этого, не осознал, не ощутил и не воспользовался уникальной возможностью спасения и обретения жизни вечной и благой.