В детстве на меня произвел колоссальное впечатление учебник истории для 6-го класса. Я проглотил его весь буквально за два дня, после чего достал из домашней библиотеки 10 томов Всемирной Истории и начал их читать по принципу - где взгляд остановился там и читаю. Заняло у меня это примерно год, в течении которого я завалил все мыслимые и не мыслимые предметы, особенно русский язык, от чего я до сих пор страдаю. Я конечно читал не только батальные сцены, но как вы сами понимаете шестиклассник не станет вникать в тайны движения масс и взаимодействия производительных сил и производственных отношений. Главными субъектом истории был конечно пулемет Дегтярева, высмотренный не помню уж в каком фильме и доставленный на машине времени в 31 мая 1221 года на реку Калка. Печатью «хранить вечно» для всех этих впечатлений оказалась иконография Корина на потолке станции «Комсомольская-кольцевая», которую я ездил смотреть при каждом удобном случае. В результате у меня сформировался свой особый подход к истории, который довольно сильно отличался от того предмета, который преподавался в старших классах средней школы и на историческом факультете МГУ.

В немалой степени на него повлияли рассказы моей бабушки, которая успела поучиться в царской гимназии и не то на Бестужевских курсах, не то в Смольном Институте. И хотя впоследствии выяснилось, что моя, сформировавшаяся таким образом историософия, находится в разительном противоречии не только с советскими учебниками истории в старших классах, но и с учебником истории Иловайского или с "Историей Государства Российского" Карамзина, зато обнаружилась полная гармония с Татищевым и Николаем Трубецким. Причем главным критерием истинности, который сформировался в подростковом возрасте, но остался на всю жизнь, оказались не сами факты или их интепретация, а фактор скорее стилистический, или вернее даже эстетический, сродни тому ощущению доподлинности, с помощью которого любой человек занимавшийся живописью может безошибочно отличить пейзаж придуманный, в том числе и глядя на натуру, от пейзажа который писался С натуры, в том числе и по памяти. Достаточно сравнить Магрита и Дали с Вермеером и Питером Брейгелем, чтобы понять, о чем идет речь. Все таки есть такие вещи, которые невозможно придумать, их можно только увидеть, или вернее пережить. Это сущностно разные процессы и происходят они как бы в разных полушариях головного мозга, или вернее в разных режимах взаимодействия этих полушарий.
Какого же было мое удивление, когда уже в зрелом возрасте я обнаружил, что эта доподлинная история оказывается существует вполне официально и называется она история искусств. Эта история людей и их поступков, история того, как кто и что сказал и сделал и что из этого вышло, и что было бы если бы он поступил по другому, оказалось также историей того, как и почему одни люди берут кисти и краски и начинают пачкать белый холст или загрунтованную доску, а другие люди почему то начинают жаждать обладания ими или просто возможности посмотреть на эти холсты и доски. При этом оказалось, что история России в американской истории искусств оказывается значительно ближе к Татищеву и Трубецкому, чем к лорду Актону и Карамзину и самое интересно, что по мере углубления знаний об этой истории, я стал вспоминать, что все это уже рассказывала мне бабушка в детстве.
Результатом этих воспоминаний стала артикулированная концепция точек бифуркации истории. Это на самом деле были те страницы Всемирной Истории, которые произвели на меня наибольшее впечатление. Я прекрасно понимаю, что вопрос о точках бифуркации истории тесно связан с вопросом о роли личности в истории и с вопросом о так называемом предопределением и о свободе воли у людей, как творцов истории. Однако эти темы слишком сложны для столь короткой заметки, но я постараюсь объяснить свою точку зрения максимально простым и вместе с тем образным языком:
Большую часть времени человеческая история как история народов, да, впрочем, и всего человечества, подобна телеге едущей по глубокой колее объективных закономерностей, когда каждое последующее действие прямо вытекает из предыдущих. Конечно, сильная личность может вытолкнуть эту телегу на целину и заставить везущих её прокладывать новую колею, но в обычные моменты времени это требует действительно богатырских усилий и огромной воли личности подобной Александру Македонскому, и практически невозможно. Причем анализ исторических последствий например завоеваний Александра Македонского приводит к выводу о том, что через некоторое время телега все равно возвращается в прежнюю колею.
Но периодически эта телега приближается к некоему перекрестку, где колея становится мелкой и начинает работать "эффект бабочки", когда бесконечно малое воздействие может привести к очень большим или, говоря языком Тома, катастрофическим последствиям. Ретроактивно я понял, что именно такой подход к истории представлен в Священном Писании, так как эти "бесконечно малые воздействия" являются малыми только со светской точки зрения. На самом деле именно в эти моменты люди видят пальцы, пишущие слова на стене, которые некоторые объявляют галлюцинациями, а некоторые под влиянием этих «галлюцинаций» меняют ход истории и вопреки всем объективным закономерностям направляют развитие всего человечества вместе с его производительными силами и производственными отношениями в совершенно другую сторону.
Самой значительной точкой бифуркации в человеческой истории, конечно, является рождение в Иудее сына плотника, который стал бродяжничать и проповедовать соблазнительные для иудеев и совершенно безумные для эллинов идеи. Когда он стал одним из сотен еврейских проповедников, распятых тогда Римлянами, мир это просто не заметил и никаких письменных источников, позволяющих отличить его распятие от других распятий людей с похожей биографией, просто не осталось. Кроме тех идей и того впечатления, которое он произвел на своих весьма немногочисленных последователей, дрожащих от ужаса на могиле своего учителя. Поразительно то, что всего через пятьдесят лет, уже после того как Иудея перестала существовать, а иудеи были изгнаны из этой страны, где и произошли эти в общем то незначительные, по сравнению с крахом колоссальных цивилизаций, события, эта крошечная иудейская секта превратилась в мощный геополитический фактор, потрясающий основы Великой Империи. Эта секта, которых в то время были сотни, заставила мощный, высоко организованный, кровожадный народ преклонить колена и согнуть выю перед сыном плотника. Более того, император Домициан вынужден был сделать борьбу с этой сектой приоритетным в имперской политики, которая к тому же оказалась совершенно безуспешным.
Точка бифуркации, свидетелями, а возможно и жертвами которой мы являемся сегодня, конечно не идет ни в какое сравнению с вышеописанными событиями, но зато мы можем стать их участниками и на собственной шкуре проверить свою способность отличать галлюцинации от перста, пишущего на стене. Последний раз такая точка бифуркации была обозначена убийством Михоэлса и интригами Хрущева, о которых мы до сих пор мало что знаем. Это подтверждается, тем, что одновременно с государственным переворотом в СССР, аналогичные перевороты произошли по всему миру – маккартизм в США, решение Бен–Гуриона принять репарации от Германии, расправа с Тьюрингом и Кембриджскими Апостолами в Англии и т.д. Все что произошло после этих событий, включая распад СССР было вполне закономерно и приложения Личности и Воли идущей поперек исторического потока почти не требовало. Действительно, после публикации секретного доклада на XX съезде КПСС и введении инфляционной модели экономики, деморализация и обуржуинивание советской номенклатуры было неизбежными. А зачем буржуинам социализм, СССР и советский народ?
Даже то, что Борис Ельцин сумел сохранить территориальную целостность России, было в каком-то смысле результатом событий 1952 года, так как из них напрямую вытекал не только приход к власти Хрущева, но и попытка Брежнева направить события в русло «социализма с человеческим лицом». Эта попытка может и не достигла своей цели, но привела к культурному взлету 70-х и к лебединой песне советской культуры в начале 80-х. Особенно большое значение для сохранения вполне жизнеспособного ядра Исторической России имело прекращение Брежневым хрущевских гонений на РПЦ, без которого были бы немыслимы ни письмо будущего Святейшего Патриарха Московского Алексия II Горбачеву, ни деятельность отца Александра Меня, ученики которого разлетелись по всему свету, сделав достижения и проблемы лебединой песни советской интеллигенции достоянием других культур и цивилизаций. Более того, сама личность Бориса Николаевича была сформирована именно этими событиями, вплоть до его отказа участвовать в развале страны бандой, вполне сознательно строившей капитализм со звериным лицом Горбачева. Именно это помогло сорвать планы тех, кто хотел направить Россию на Югославский путь, - слишком велик был культурный и интеллектуальный подъем накануне развала. И хотя номенклатура, в своем подавляющем большинстве так и осталась манипулируемой из-за рубежа биомассой, видящей смысл жизни в материальном благополучии и отрицающей наличие хоть какого то смысла в истории помимо удовлетворения потребностей белковых тел, но наличие в России достаточно большого количества людей, готовых осознать перспективу, делало розыгрыш националистической, или вернее нацисткой карты внутри России затруднительным. С другой стороны наличие у России не только ракетного оружия, но и противоракетной обороны с элементами космического базирования, исключало игру ва-банк прихватизаторами, которые не могли рассчитывать на военную поддержку из-за рубежа, несмотря на все хихиканья Коха. Бедняги были вынуждены опасаться даже воров в законе и бандитов Быкова, не говоря уже о русском бунте, который возможно был бы далеко не бессмысленным, но, уж наверняка, беспощадном.
Сейчас мы стремительно приближаемся к новой точке бифуркации, которая по своему значению аналогична точке бифуркации 1935 года, описанной в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Именно эта бифуркация предопределила исход борьбы между финансовым капитализмом и капитализмом индустриальным. Эту борьбу для финансового капитализма ценой неимоверных жертв выиграл некий строй, природа которого до сих пор остается неизвестной и который можно условно назвать сталинизмом. Несмотря на очевидность полезности промышленности и неочевидность полезности мировой финансовой системы, хочется обратить внимание на то, что индустриальному капитализму люди не нужны. Люди мешают капитализму вообще, но особенно люди мешают именно капитализму индустриальному - ресурсы жрут без толку и размножаются без учета потребностей производства. А вот финансовый капитализм обнаружил способ генерировать рабочие места практически неограниченно, не останавливая машину цивилизации, движимой похотью, голодом и отчаяньем. Это позволило финансовому капитализму отложить в долгий ящик основную задачу капитализма вобще– уничтожение не нужной рабочей силы, что собственно и предопределило союз во второй мировой войне между финансовым капитализмом и сталинизмом, который пытался опираться именно на рабочую силу. Что ждало Европу в случае, если бы визит Воланда в Москву оказался более успешным, все могут ознакомиться по другому роману того времени– «Трест Д.Е.» Ильи Эренбурга.
Волна изнасилований, прокатившаяся по политической сцене свободного мира, может создать впечатление, что точка бифуркации, к которой мы сегодня очень быстро приближаемся, носит характер фарса, но позвольте Вам напомнить, что печи Освенцима и Бухенвальда тоже начинались с починки примуса Бегемотом. Между тем наиболее последовательный поклонник Булгакова Иосиф Виссарионович Сталин, которому компетентные органы, постоянно обыскивавшие комнату Булгаковых, не могли не положить на стол первые версии романа, хотя бы в силу своего образования не мог не видеть мистическую основу и романа и точки бифуркации 1935 года, в том числе и то какую роль лично ему предстоит сыграть в событиях , вытекающих из этой бифуркации. И согласился он сыграть эту роль вполне сознательно именно в 1935 году. Более того, есть очень серьезные основания полагать, что Булгаков когда писал эти версии и представлял себе своего читателя, видел усы и трубку. И хотя по всей видимости Сталин впоследствии спрятал от себя это понимание, но в ноябре 1941 года, когда ни Коминтерна, ни пролетарской солидарности трудящихся уже не было, а немецкий пролетариат наматывал на гусеницы танков своих советских братьев миллионами, причем явно не собираясь останавливаться на достигнутом, Сталин побежал спасаться не к Воланду и даже не к Иешуа-Га-Ноцри. И возможно, что воспоминание о «Евангелие от Сатаны» внесло свою лепту в то, что он тогда вспомнил о событиях 1935 года и принял те решения, которые он тогда принял. Причем, последующие события показали, что и после того, как непосредственная опасность немедленного уничтожения откровенно инфернально-языческими силами отошла на второй план, он не забыл то, что произошло в декабре 1941 года, и в 1943 году круто изменил направление развития страны. Точка бифуркации 1952 года скрыла от нас его планы, но то, что они весьма отличались от его планов в 1940 году не только возможностями, но направлением развития, не вызывает сомнений.
СССР, несомненно, был скрытой формой существования Исторической России, и с этой точки зрения, несмотря на варварское преследование Церкви, она пришла к 1935 год с православной культурой, представленной Булгаковым и Шолоховым, Сергеем Эйзенштейном и Дмитрием Шостаковичем, которые не только сумели сами осмыслить происходящее, но и на подсознательном уровне передать это понимание всему обществу. К сожалению, в современной литературе не видно ни Булгакова, ни Эренбурга и вопрос о приближающейся точке бифуркации, не говоря уж о ее мистической основе, просто не обсуждается даже теми, кто должен был бы это делать. И это несмотря на декларируемое восстановление роли Церкви в жизни общества. Между тем по сообщению вдовы писателя, Елены Сергеевны, последними словами Булгакова о романе «Мастер и Маргарита» перед смертью были: «Чтобы знали… Чтобы знали»
»