К моему удивлению 5 часов попыток Евтушенко объясниться вызвали довольно большой интерес. Причем все это происходило в то время когда и в США и в России борьба за власть вступила в решающую стадию. Я поэтому во время не успел отреагировать на этот экзерсис Кулистикова, хотя Соломон Волков меня давно интересует. Но исход борьбы за власть над шариком, да еще принявший столь причудливые формы, меня интересует больше.
Но такой интерес к Евтушенко и Волкову у тех кому сейчас 30 поражает, причем они уже не понимают, что это люди, которые жили в условиях холодной войны, исход которой тогда был далеко не ясен. Шарик краснел просто на глазах и казалось, что еще 10 лет, ну 20, и США похоронят вместе с капитализмом. И те, кто активно участвовали в этой войне на стороне США наверное чувствовали себя то ли спартанцами в Фермопилах, то ли последними из могикан.
Как известно США победили, но они выиграли не холодную войну, ее они как раз проиграли, причем с треском. США выиграли тот самый "детант", начало которого пришелся как раз на вторую половину 70-х, когда Соломон Волков эмигрировал на Запад, привезя с собой книгу воспоминаний Дмитрия Шостаковича, в которой великий композитор выражал свою ненависть к великому тирану - Иосифу Сталину. Согласно этим воспоминаниям ненависть к Сталину было главной темой творчества Шостаковича, а глупый Сталин ничего не замечал, и засыпал Шостаковича Сталинскими премиями. Собственно на этом обсуждение творчества Соломона Волкова можно было бы и закончить, но он был не один такой и они все вместе СССР все таки догрызли, что покрайней мере вызывает уважение к их упорству.
А вот красная черта, о которой я говорю, проявилась впервые передо мной году так в 77, и многие из тех с кем я обсуждал этот вопрос, склонны были ее связывать с клинической смертью Брежнева, который после нее выпустил из рук множество рычагов управления и остановил свою стратегическую программу дехрущевизации СССР и всего социалистического лагеря, которую почему-то считают сталинизацией. Возможно это так и было, хотя с моей точки зрения в первую очередь Брежневская программа дехрущевизации выражалась в том, что Брежнев пытался мягко, но неуклонно отобрать у номенклатуры вполне сталинские (а возможно и ленинские) принципы демократического централизма, которыми Хрущёв вовсю пользовался для того, что бы втоптать в грязь имя Сталина и свалить на него множество своих преступлений, а впоследствие Горбачев для того чтобы уничтожить Советский Союз и советский народ.
Лично для меня эта красная черта выражалась в том, что я в какой-то момент понял что анти-советская пропаганда перестала быть антисоветской и стала антирусской. Сразу оговорюсь, что не надо путать меня с Кожиновым, а мое отношение к русофобии с позицией почвенников и прочих последователей Ильи Глазунова и Валентина Рапутина. Я не знаю как это получилось, но я в 15 лет был настолько потрясен романом Федора Михайловияа Достоевского "Братья Карамазовы" и Алешей Карамазовым в исполнении Мягкова, что к 20 годам сумел раскопать его истинный, я бы сказал православный смысл. И сразу понял, что я столкнулся с чем-то выходящим не только за границы моего понимания, но и за рамки мира сего. Очевидно я подсознательно непрерывно размышлял над этой загадкой и к 20 голам таки понял нечто важное. Причем главную подсказку я разыскал в романе Льва Гинзбурга "Разбилось лищь сердце мое" и в "Предисловии переводчика", прочитать которые меня заставил потрясающий бюст Оли Резвеной, отношения с которой остались чисто платоническими, благодаря чему я сегодня и могу назвать ее имя в контексте того странного действия, которое женщина может оказать на мужчину. А если учесть, что самым сильным зрительным впечатлением детства для меня стал Рублевский Спас на обложке журнала Юный Художник, то после того как на это наложились мои литературоведческие изыскания, результатом стала необходимость крестится именно в Американской Православной Церкви после двух лет периодических посещений проповедей отца Иоанна Мейндорффа. Сами понимаете, что в окружении Кожинова мне даже после идентефикации русофобии как врага, мне делать было нечего, хотя сейчас я читаю некоторые его вещи с интересом и уважением.
Но самым поразительм является то, что именно в результате вышеупомянутого общения с Олей Резвенной, которая слава Богу к моим друзьям никакого отношения не имела, она таки стала моей путеводительницей в мире искусства и даже музой, уже тогда раскрывшей мне метаисторический смысл того, что тогда происходило в СССР. В частности я понял то, что Евгений Евтушенко конечно подписал бумагу о сотрудничестве с генералом КГБ Бобоковым, впоследствии начальником аналитического отдела Гусинского НТВ. Я тогда общался с людьми, достаточно близко знавшими Евтушенко, и уже знал анекдот, о том как Роберт Кеннеди что-то рассказал ему в ванной, кажется о том, что ЦРУ специально сообщило КГБ имена Абрама Терца. Правда тогда мотив ЦРУ был другой - им не нравился мир во всем мире.
Дело в том, что для меня тогда эта история была настолько не интересна, что я ее просто не запомнил. Зато я хорошо запомнил, что узнал о ней в связи с изданием ЦРУ "Доктора Живаго" на русском языке, которое уж точно было сделано именно для того, чтобы спровоцировать внутренний конфликт в СССР между, как сейчас говорят, "властью и интеллигенцией". Причем разговор на эту тему состоялся на Соколе, в квартире Владимира Крайнего, который любезно предоставил мне и моему приятелю - родственнику Патернака, - возможность посмотреть на своем видаке "Доктор Живаго" и "Пролетая над гнездом кукушки". Именно во время этого разговора, очевидно под впечатлением весьма нетривиального сочетания этих двух фильмов, я внезапно понял, что дело Синявского и Даниеля примечательно тем, что является границей между идеологической войной, направленной против СССР и идеологической войной направленной против России русской культуры, как культуры существенно Православной. Очевидно кто-то в начале 60-х сообразил, что культурной основой СССР являлась не специфически советская культура, а культура русская. Причем этот соображальщик ни симпатией к русской культуре, ни симпатией в христианству не страдал и весьма изощренно пытался разрушить и извратить и то, и другое. И поняв это я, как поклонник и ученик Достоевского (а я себя ощущал именно его учеником) провел для себя красную черту, между атаками на специфически советскую культуру и атаками на Православную русскую культуру. А все мои знакомые эту красную черту просто не заметили и, не заметив, радостно пересекли. Естественно я пытался их предупредить, но ничего кроме агрессивного нежелания понимать мои предупреждения я не встретил.
А вот Евгений Евтушенко, который действительно был прекрасным русским поэтом и агентом влияния КГБ, был одним из тех кто не мог этого не понимать, и его голос могли услышать многие. Причем этот эпизод с Робертом Кеннеди, которому лично я верю, говорит о том, что он скорее всего был двойным агентом и более того связником между генералом Бобоковым и кем-то весьма влиятельным в разведсообществе США, кто положил на стол Роберта Кеннеди распечатку с биографией Евгения Евтушенко. Причем совершенно ясно зачем понадобилось Роберту Кеннеди передавать Брежневу эти подробности истории Синявского и Даниеля: очевидно слив КГБ имени автора "Искупления" организовали политические противники клана Кеннеди, в том числе и для того, чтобы скомпрометировать политику Президента Кеннеди, пытавшегося прекратить холодную войну - комбинация вполне в духе того, что происходит сейчас между Путиным и Обамой. И естественно, для этой цели Роберт Кеннеди выбрал человека, про которого он совершенно точно знал, что его конфидент может взять телефонную трубку и позвонить высшему чину КГБ, минуя стандартную процедуру.
Я помню как мы в этом духе весьма бурно обсуждали связь "Доктора Живаго" и "Бабьего яра" Евтушенко, и вдруг понял, что говорю, или вернее кричу один. Я оглянулся и увидел, что у дверей стоит Белла Ахмадуллина и пристально смотрит на меня. Наши глаза на минуту встретились, и что хотите со мной делайте, но у нее в глазах я прочитал согласие с тем, что говорил, хотя ей это было крайне неприятно.
Что касается Соломона Волкова, то меня он заинтересовал своим интервью у Познера. Конечно я всегда знал, что Шостакович прекрасно понимал, кто именно своими Сталинскими премиями его спас от самой черной зависти собратьев по искусству, жаждавших расправиться с главным гением советской культуры. И рассуждения Волкова о взаимоотношениях Сталина и Шостаковича ничего кроме улыбки у меня вызвать не могли. А его книгу на эту тему я просто раз и навсегда закрыл, прочитав первые 10 страниц. Но после этого интервью Познеру мне стало совершенно ясно, что он уехал на Запад, поняв что на культурную русофобию там существует платежеспособный спрос и водить такси в Нью Йорке ему не придется. А сечас этот фильм-интервью с Евтушенко был создан именно для того, чтобы реанимировать именно эту холодную войну, или вернее активизировать ее, так как она никогда не прекращалась. А еще меня поразил его ответ на вопрос Познера о том, когда он позволяет себе соврать. Не моргнув глазом, он, твердо глядя в камеру, спокойным голосом сказал, что никогда не врет. Причем я где то читал, что этот вопрос включен в американские психологические тесты именно для того, чтобы выявить людей, которые врут постоянно, из любви к искусству, и ответы на предыдущие вопросы теста считаются враньем по умолчанию, без дальнейших доказательств. Евтушенко тоже врет, но его аж корежит от собственного вранья, а Волков врет не моргая, и нос у него не чешется и кончик носа не дергается, несмотря на крупные планы Познера. Профессионалъ, однако.
А Бродский был конечсно прекрасным русским поэтом, и крайне тяжело переживал высылку, так как понимал, что для него, как для русского поэта, это почти смерть. Он считал Евтушенко своим убийцей и ненавидел люто, а любое напоминание о высылке и роли в ней Евтушенко погружало его в черезвычайно дурное расположение духа, и задававщий такие вопросы сильно рисковал. Человек он конечно был очень неприятный, и даже вредный, но в отличии от Евтушенко был не только поэтом, но и мужиком, и, насколько я знаю, в ссылку он поехал потому, что в крайне грубой форме отказался стучать на Анну Ахматову и на остальных Ахматовских сирот. И мы сейчас можем только догадываться о том, какой вклад он мог бы внести в Русскую поэзию, если бы Евтущенко не устранил таким образом своего глвавного конкурента, который сорвал с него лавровый венок и спихнул с Олимпа. Такие дела.
Соломон Волков "Диалоги с Иосифом Бродским."
СВИДЕТЕЛЬСТВО
воспоминания Дмитрия Шостаковича,
записанные и отредактированные Соломоном Волковым